Люди на мраморе
«Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную, счастливую землю…»
…Старик без ног, на деревянной коляске играл на базаре, что был на нынешней конечной трамвая, «Тёмную ночь». Он играл, а граждане кидали ему в шапку копейки. В его изрядно замызганную шапку-ушанку, чёрный верх, стеганая подкладка, уши завязаны навсегда. Он нам «Тёмную ночь», мы ему копейки, он нам «Священную войну», мы ему копейки. Что ж это такое, чтобы оно в семь лет выстрелило без предупредительного: какой-то старик, какая-то «Тёмная ночь»… Играй дальше, дед, я слушаю.
Кто-то берёт меня за плечо в тот момент, когда я, наконец, вырыла из карманов пальто заляпанные конфетами копейки. Отец! «Положи и пойдём, – тихо говорит он. – Мама заждалась». И мы идём вдоль прилавков с огромными рыбинами, мимо баб в телогрейках с красными от мороза щеками, мимо заезжих армян, торгующих мимозой, разноцветных петушков на палочке в руках у бойкой молодухи…
– Почему он без ног и не в больнице? – спрашиваю я.
– У него всё зажило. Это война. Кого-то она калечит, кого-то убивает. Борю убила.
Борис – это брат отца. Я видела его фотографию в альбоме – весёлый, красивый, с собакой на руках. Ещё живой. Очень похож был на Бориса Пастернака. Потом фотография бесследно исчезла, о чём я жалела не раз.
***
Мои ровесники – послевоенное поколение – грибочки под обожжённой ступнёй страны. Мы родились из военных похоронок, нестерпимой боли, каторжного труда, ненависти, бедности и окопных воспоминаний. Я помню дни, когда в маленьком магазинчике леспромхоза, что был на Ленина, люди буквально лезли за мукой по головам. Я помню, как уборщица тётя Клава, поднимавшая пятерых детей с нищенской зарплатой в двести рублей, через восемь лет после войны, так и не дождавшись без вести пропавшего мужа, повесилась на собственных воротах ночью, оставив записку: «Больше не могу!» Детская память цепкая...
Пришедшее с войны поколение было сильным, смелым, свободным, гордым. Они были победителями, они со всем справятся… И справились! Вновь отстроили страну, подняли детей, выучили их. И только в праздничные дни Девятого мая саднило сердце по погибшим друзьям, по фронтовому братству, по той необыкновенной радости, когда штандарты фашистских государств рухнули на брусчатку Кремля.
***
Бабушка Настя День Победы, как рассказывал отец, встретила с грустью. Весь день она проплакала, глядя на похоронку. Но надо как-то было жить – в семье осталось две девчонки и подросший парень. Слава Богу, что мужа сохранила судьба. Она была очень неразговорчивой, эта бывшая гимназистка. Но иногда, надев красивое платье с выбитым воротничком, высокая, статная, она вспоминала о Борисе, о том, что он писал стихи, был очень весёлый, остроумный, что у него была девушка Аня. Когда открывали бульвар Бориса Богаткова, она вдруг сказала: «Так вот с этим Борькой они и дружили! На берегу Тептятки сидели – не дозваться, когда тот приезжал из Новосибирска к своему отцу». Ничего не сохранилось – ни стихов, ни дневника…
В начале 70-х она внезапно куда-то уехала. Оказывается, была на могиле Бориса в Смоленской области.
И только намного позже я узнала, что на фронт Борис ушёл добровольно, а в 19 лет, в апреле уже погиб под деревней Фомино Смоленской области. Был заряжающим на знаменитых «Катюшах». Красивые здесь места... Но в 1941‑м там был адский котёл. Немцы рвались к Москве. На Смоленщину пришёлся самый мощный удар группы «Центр». Но блицкриг не получился – немцы увязли на этой земле, наткнувшись на упорное сопротивление местных жителей, Красной Армии и партизан. Великая Отечественная война прошла чёрной полосой не только по Смоленщине, но и по десяткам тысяч семей страны. За два года оккупации немцы сожгли пять тысяч деревень, издевательствам фашистов не было конца, а численность населения области не восстановлена до сих пор.
И, конечно, Борис хотел овладеть «Катюшей» – новым легендарным оружием, как все ребята того времени. И был счастлив, когда в числе заряжающих назвали его имя. Романтик...
Мы – лобастые мальчики невиданной революции,
В десять лет – мечтатели,
В четырнадцать – поэты и урки,
В двадцать пять – внесённые в смертные реляции.
Моё поколение – это зубы сожми и работай,
Моё поколение – пулю прими и рухни…
Это Павел Коган. Но они в те годы не сильно отличались друг от друга – ни Борис Богатков, ни Павел Коган, ни Михаил Кульчицкий, ни Николай Майоров. Ни один из них не вернулся. В том числе и Борис Колесников.
На совести войны миллионы оборванных, неосуществлённых жизней, любовей, картин, городов. Все эти ребята срезаны на полуслове.
И когда я 9 Мая прихожу к памятнику Скорбящей Матери, всегда думаю: за каждой фамилией на мраморе чья-то жизнь, чьи-то слёзы, нерождённые дети, неисполненные мечты. За каждой фамилией – тёплый человек, отдавший самое ценное – жизнь, чтобы мы жили. Помните об этом…
Это братская могила, куда перенесены останки из близлежащих деревень. Здесь лежит и мой дядя. Комплекс «Зайцева гора».
Видео
Последние комментарии
-
Кровавая месть
Вчеразачем ?то что произошло это человеческая трагедия- родные стали заложниками этой трагедии и брать у ... -
Отставка не по собственному желанию
3 дней назадЭто кто и что курит,чтобы епишина на место Ляшкова назначить, а потом замом директора, и ну и совсем ... -
Магия перевоплощения
4 дней назадТоже таким стать что ли? Красиво же. -
Живая память
4 дней назадДо Дня победы уже не так уж и много время. Очень широко будем праздновати. -
Доходное место
4 дней назадПожалуй пойду тожеть у церкви постою. Не хило так у них выходит.
Вы не правы. Мы все празднуем победу. Почти у всех воевали деды и прадеды. Какой фантик? Какая пустота? Мы- народ и мы помним!
В последнее время все празднования и акции всё больше превращаются в шелестящий яркий фантик от современной конфеты с пустым содержанием. В Ваших строках душа. И настоящая память. Спасибо!